Дерзновение Федорова

    Его и представлять-то не требуется – хорошо узнаваем повсюду. Без малейшего преувеличения, известный в мире глазник, или, если по-ученому, офтальмолог. С его именем связывают подлинную революцию в лечении зрения и поговаривают, что через десяток-другой лет будет сооружен памятник из никому не нужных очков.

    Тема, согласитесь, увлекательнейшая – тут есть чем поразить воображение. Но сегодня у нас иной прицел – рассказать о директоре Федорове, главе очень крупного дела. Он начал создавать его в Москве пятнадцать лет назад. Через все прошел Федоров. Победил! Теперь на шести гектарах московского Бескудникова (отсюда прозвище – «бескудниковский мечтатель») – Офтальмологический центр, привычно именуемый «клиника Федорова». Кроме научного института, тут и больница, и поликлиника, и экспериментальное производство, а по сути – завод… Где-то там, внутри, уж и не знаю, к чему причисленные, – автоматическая линия прозрения (одно название чего стоит!), полностью компьютеризированная библиотека с лучшим в мире фондом для офтальмологов, отдел внешних связей, наделенный правом загранпоставок, свой валютный фонд, свой международный телекс…

    Более всего поражает в клинике Федорова профессионализм самого высшего класса. Тут можно работать только как следует. При этом нельзя отставать – иначе не выживешь. А выжить невероятно как хочется. Причины объяснят реплики, услышанные от многих: «У нас институт одержимых»; «Здесь быстрота во всем, а быстрота – это прогресс»; «У нас так: работаешь – будут уважать, а не работаешь – выгонят»; «Везде в медицине принято: врачи – это главное, а все остальное – обслуга, а у нас – все главные». Особый динамизм, просто реактивность клиники определяется реактивностью самого Федорова. Он поразительно способен заряжать людей даже энергетически. «Войдя в его кабинет, никогда не выйдешь на том же уровне адреналина. Он делает инъекцию творческого запала, творческой энергетики». И удивительно, как нравится подчиненным Федорова о нем рассказывать! «Никто про него худого не скажет. Мы видим недостатки шефа, но они нас не угнетают». А ведь Федоров не из тех директоров, которые носят конфетку в кармане. Он бывает резок, иной раз жесток. Решив, к примеру, выгнать бездельника, он ни за что не отступит, кто бы за него ни ходатайствовал. Иной раз и вспыльчив бывает, и даже несправедлив. Но от своей ошибки уходит запросто. Вдруг скажет: «Ну хорошо, вы мне доказали, что я не прав, но зачем же вы мою глупость повторяете?»

    Рядом с ним легко почувствовать себя государственным человеком, потому что из каждой ситуации Федоров вылавливает ее, так сказать, общественный смысл. Распределяя премию, вдруг произнесет: «Оценка по труду – тот идеал, ради которого делалась революция». Или категорично заключит, рассуждая о хозрасчете: «Кто не командует рублем – тот не хозяин!» Сам мыслит политически и других подталкивает. Преподносит, таким образом, школу управления. Без нее не могла бы его клиника так эффективно лечить, так дерзко браться за революционно новое. И сам Федоров понимает: личность, даже самая масштабная, мало что может, если не обопрется на систему. Об этом – о системе Федорова – нельзя умолчать.

    Хозяйство у Федорова громадное, куда как хлопотное – тридцать две тысячи глазных операций в год, еще научная работа, обучение кадров, в том числе иностранных, производство искусственных хрусталиков и уникальнейших инструментов, продажа лицензий и прочее. Как Федорова на все хватает? Есть у него секрет:

    Экономическое руководство – это самое милое дело. У руководителя руки развязаны, чтоб действительно заниматься новой технологией, а не быть великим диспетчером, горлохватом, толкачом, всех держать на приколе и все время самолично расшивать узкие места...

    Немногие хозяйственники доходят до этих идей, а уж осуществить удается в редчайших случаях. А у Федорова почти получилось. Остановка за хозрасчетом. Недавно финансисты наконец разрешили перейти на него.

    Общая философия работы заключается у нас в развитии медицины на принципах четкого распределения труда с контролем как в процессе лечения, так и на финише.

    Дело для медицины революционное, для многих не бесспорное. У Федорова много здесь оппонентов, есть и враги. Ни о каких выигрышах слышать не хотят, оскорбленные самой идеей – применить в медицине поток и конвейер, бригадный подряд и пооперационный контроль. Оппоненты все спорят, а дело уже делается, принося государству многомиллионные выигрыши. Но внедрение потоков потребовало от врача-одиночки перейти к бригаде врачей. Таких у Федорова множество. Разве не нужно их всем обеспечить, между собой скоординировать? Тут и возникает нужда в новейшей фигуре для медицины: в дирижере. Если он не сработает, то усилия многих породят какофонию.

    Вклинившись в мировую медицину и никак не намеренный отставать, Федоров уже давно создал внедренческий кулак, чтоб мгновенно внедрять и новые методы, и новые инструменты лечения. Это по сути научно-производственное объединение. Таких во всей медицине – раз, два и обчелся. Тут-то и возникла скорость: сегодня изобрели – завтра уже опробовали. Раз так, то и вознаграждение можно платить сразу. По размеру они тут выше, чем обычно в медицине – не зря есть свой завод. Зная предмет, могу утверждать: тут одно из немногих у нас мест, где стимулы к изобретательству сильны. Зато стимулы к напряженному труду материально не подкрепляются. Вина не Федорова, хотя он сам невероятно мучается, что своим замечательным ребятам платит так же, как и в обычных глазных клиниках, где нагрузка в два-три раза меньше. Виновата та же дама – уравниловка. В медицине она еще сильнее господствует, чем в промышленности. Чтобы с ней покончить, просит Федоров право на эксперимент. Обещает громадный выигрыш для страны – дополнительные десятки тысяч глазных больных, возвращенных к полноценной трудовой жизни.

    Но кто, как не Федоров, имеет право пробовать, прорываться в неведомое!

    

    А. Радов

    «Советская Россия», 05.02.1986 г.