Мои воспоминания об Аркадии Павловиче Нестерове: Учителе, ученом, человеке

     Хочу сразу оговориться, мне трудно что-то этакое сокровенное вспоминать об этом удивительном человеке, поскольку я не могу похвастаться достаточно близким знакомством с ним. Но и того немногого, что он смог уделить мне, вполне достаточно, чтобы я считал его своим Учителем, наставником.
    Вспоминается 1980 год: город Хабаровск, я — офтальмолог городского глаукомного кабинета (после окончания клинической ординатуры хабаровского мединститута). Имеющиеся в те годы у нас монографии и учебные пособия по офтальмологии можно было бы пересчитать на пальцах одной руки, в их числе одни из наиболее весомых: «Первичная глаукома» (1973, 1980), «Гидродинамика глаза» (1968).
    Автор — профессор А.П. Нестеров. Уверен, что эти фундаментальные монографии являлись тогда практическим пособием для всех окулистов СССР. И до сих пор они, уже неоднократно переизданные, продолжают оставаться настольной книгой каждого мыслящего офтальмолога. Именно в ту пору я решил дерзнуть и попытаться поступить в аспирантуру в далекую Москву, непременно к А.П. Нестерову. Для этого все свободное время я уделял подготовке к предстоящим конкурсным экзаменам.
    И вот, наконец, лето 1985 года, 2 МОЛГМИ им. Н.И. Пирогова. Деканат аспирантуры после моего поступления направил меня к заведующему кафедрой глазных болезней лечебного факультета А.П. Нестерову для получения его согласия взять меня в аспирантуру. Я приехал на Вешняковскую улицу, 23, в 15 городскую клиническую больницу — основную клиническую базу кафедры глазных болезней, руководимой А.П. Нестеровым. Сижу в приемной в ожидании Аркадия Павловича. До этого я не видел его ни разу, поэтому не знал, как он выглядит. Вдруг заходит сухощавый, подтянутый, седой человек среднего роста, в очках: «Вы ко мне? По какому вопросу?» Я растерялся: «Да вот… хотел… к Вам в аспирантуру поступить». При этом уже не сомневался в его отказе (много вас таких тут бродит). Но Аркадий Павлович, напротив, увидев мое замешательство, пригласил меня в свой кабинет, усадил на диван и… попросил подождать, так как ему нужно провести планерку в отделении. Я остался один в кабинете. За это время я успел успокоиться, осмотреться. Его кабинет был достаточно большим, с левой стороны имелась небольшая темная комната со щелевой лампой и налобным офтальмоскопом (который я тогда, кстати, увидел впервые). Кабинет был обставлен со вкусом и в то же время без излишеств.
    Когда Аркадий Павлович вернулся, он подсел ко мне и стал расспрашивать: откуда я, почему решил учиться, почему именно у него? Я как-то не очень убедительно отвечал, что, мол, высоко ценю его научные труды… (кто я такой, чтобы давать оценки!). Тем не менее, Аркадий Павлович написал бумагу в деканат аспирантуры, что он не возражает против моей кандидатуры. Здорово! Я не мог поверить, что буду иметь честь учиться у самого А.П. Нестерова. Меня тогда поразил его тонкий такт и умение понять чувства простого провинциала, каким был я, мой трепет перед известным столичным ученым. Я оценил его великодушный и мудрый жест: видя мое смущение, он решил разговаривать со мною не из-за своего величественного маршальского стола, а дружески, попросту подсев рядом со мною на диван. На прощание он запросто протянул мне руку для пожатия. Я, разумеется, был сразу очарован им. Неужели этот человек и есть сам знаменитый профессор А.П. Нестеров? До этого мне никогда не приходилось встречать таких простых и душевных профессоров.
    И вот я в аспирантуре. Клиника глазных болезней, руководимая профессор А.П. Нестеровым, включала 2 глазных отделения, располагавшихся на 10 и 11 этажах 15 городской больницы. Отделение на 10 этаже курировал от кафедры д.м.н., профессор Евгений Алексеевич Егоров, на 11 этаже — д.м.н. Юрий Евгеньевич Батманов — оба ученики А.П. Нестерова.
    Отдел лазерной хирургии, руководимый к.м.н. Н.Г. Мамедовым, находился в цокольном помещении.
    Кроме этого, здесь же располагалась и проблемная научно-исследовательская лаборатория, которую также возглавлял А.П. Нестеров. Хотелось бы вспомнить добрым словом ее сотрудников: Черкасову Ирину Николаевну, Вагина Бориса Ивановича, а также сотрудников кафедры доцентов Ларину Зою Тимофеевну, Панциреву Лидию Павловну, Свирина Александра Васильевича, Колесникову Лидию Николаевну.
    Евгений Иванович Сидоренко в то время, наряду с активной хирургической деятельностью, готовился к защите докторской диссертации. Поскольку он отвечал за подготовку аспирантов и ординаторов, он сразу назначил меня старшим среди них (поскольку я был самым старшим по возрасту). Впоследствии оказалось, что Евгений Иванович не только высокий профессионал, но и простой душевный человек, который также во многом помог мне. Аркадий Павлович лично проводил ежедневные утренние планерки. На них собиралось много народу — врачи отделений, множество клинических ординаторов, аспирантов, сотрудники кафедры. Будучи блестящим клиницистом, он умел сразу вникнуть в самую суть проблемы. Так, при обсуждении сложных диагностических случаев или обсуждении лечения больного, он всегда умел сформулировать самый верный вопрос — а это было сделано? а каковы такие-то показатели? почему не сделали то-то! И нам, молодым врачам, сразу становилось очевидным, как нужно было действовать в подобном случае. Мы все учились у него клинически мыслить. Та же тенденция к постоянному клиническому скрупулезному анализу, как эффективному средству обучения молодых, прослеживалась и при выполнении им еженедельных клинических обходов. Тогда я узнал и другую характерную сторону Аркадия Павловича — несмотря на кажущуюся мягкость, при необходимости он мог быть и достаточно жестким, требовательным, непримиримым, если это касалось небрежности, незнания врачом каких-либо деталей болезни пациента. Он не терпел лентяев и разгильдяев, не выносил поверхностного отношения к больному, считал, что таким врачам не место в медицине. Это заставляло нас всегда мобилизоваться при работе с пациентами, особенно перед обходами профессора. Обходы он использовал с максимальной пользой для нас. Интересные случаи в клинической практике являлись поводом для подробного клинического анализа. Все это помогало нам расти в профессиональном плане.
    Помню, как мне нужно было срочно подать тезисы на V Всероссийский съезд офтальмологов (Уфа, 1987). Как назло, мой научный руководитель Намик Габибович Мамедов куда-то уехал. Что делать? Ведь это мои первые тезисы по диссертации. Я набросал что-то, как смог. Но как отправлять без визы научного руководителя? Мне подсказала Ирина Николаевна Черкасова: «Покажи их Аркадию Павловичу». Я так и сделал. К моему удивлению, Аркадий Павлович пробежал их бегло и сказал, что можно отдавать в печать.
    Я еще спросил, а что скажет Н.Г. Мамедов на мою самодеятельность. Аркадий Павлович ответил, что если уж он одобрил, никто ничего не скажет против!
    Аркадий Павлович был не только блестящим клиницистом, но и прекрасным педагогом, хорошим лектором. Он обладал редким даром донести доступно информацию до слушателя, заинтересовать его. К сожалению, на это способны далеко не все преподаватели. Вспоминается та скрупулезность, с которой Аркадий Павлович готовился к изложению лекционного курса для профессоров кафедр глазных болезней, которые периодически собирались на тематических циклах из различных регионов нашей страны.
    Перед этим он в своем кабинете лично тщательно проверял все слайды, сам вставлял их в барабаны слайд-проекторов, что-то постоянно менял. Мы знали, что в эти минуты нежелательно было его отвлекать. А мы, аспиранты, демонстрировали слайды в течение его лекции.
    Позже я отметил для себя, что не менее тщательная процедура подготовки проводилась им и при чтении очередной лекции для студентов 5 курса, т.е., он не мог терпеть небрежного отношения к делу, минимальной халтуры, не делая себе скидок по степени квалификации своих слушателей.
    Материал он умел излагать так, что увлекал аудиторию. При этом старался использовать доступные и убедительные, всем понятные доводы. Его лекции всегда были логичными и простыми для понимания (как, впрочем, и все его научные труды). При этом он тонко чувствовал аудиторию. В тот момент, когда у слушателей чуть притуплялось внимание, он как бы невзначай любил пошутить. Что-то вроде: «Я знаю, вы будете жутко огорчены узнать, что лекция будет окончена уже через 20 минут» и т.д. Аудитория сразу оживала, и лекция вновь воспринималась более внимательно.
    Несмотря на свою предельную загрузку и немолодой возраст, имеющееся академическое звание, Аркадий Павлович продолжал регулярно ходить в операционную. На 1-2 годах аспирантуры мне посчастливилось не раз ассистировать ему при хирургии катаракты, глаукомы. В операционной он работал с той же тщательностью и скрупулезностью, которые были вообще характерны для него. Несмотря на то, что порой он куда-то опаздывал, но все же был предельно нетороплив до тех пор, пока операция не была окончена.
    Помню, меня также поразило и то, что Аркадий Павлович достаточно неплохо общался на английском языке. В то время это было редкостью, тем более для человека его возраста. А ведь он был одним из немногих советских ученых-офтальмологов, кого направляли на зарубежные конгрессы. Для поддержания практических навыков в английском он обсуждал на нем темы НИР со своими зарубежными аспирантами, свободно владеющими английским (Захан из Бангладеш, Акрам из Сектора Газа и т.д.).
    Наблюдая за Аркадием Павловичем в течение моей аспирантуры 1985-1988 гг., я постепенно отмечал в нем по множеству, казалось бы, мелких штрихов зачастую несочетаемые человеческие качества. Это, с одной стороны, высокий интеллект ученого, и в то же время умение изредка подшутить над собою; интеллигентность, аристократизм и в то же время простота общения с людьми, чье положение гораздо ниже: с больными, студентами, врачами, аспирантами; высокая духовность и в то же время отсутствие снобизма. Он хорошо разбирался в живописи, в музыке, в литературе, но при этом никогда это не демонстрировал открыто. Но наиболее характерно для него все же было сопровождавшее его постоянно тонкое чувство юмора. Точнее сказать, постоянная самоирония. Как я понял позже, на это способны лишь единицы — настоящие, состоявшиеся личности, не боящиеся тем самым уронить свой высокий авторитет среди окружающих.
    Уже много позже, по приезду в Москву, я пришел советоваться к Аркадию Павловичу по поводу перспектив выполнения мною докторской диссертации.
    Как помню, я тогда показал ему широкий примерный список тех проблем, которые я наметил себе для исследования. Кое-что из моих мыслей он тогда одобрил. Мне это было крайне важно для ориентира, ведь это мнение авторитетного ученого. Спустя несколько лет, по завершении работы над диссертацией, я обратился к нему с просьбой стать оппонентом при ее защите (в диссертационном совете МНТК «Микрохирургия глаза»). И опять я не надеялся, что он согласится (много вас таких). Ведь это честь, что у тебя оппонент — сам А.П. Нестеров. Но Аркадий Павлович не отказал сразу. Он попросил прислать сначала диссертацию и сказал, что ответ даст лишь после ознакомления с работой. Спустя какое-то время он согласился.
    Каждый, кто защищался, вспомнит, что это — сильнейший стресс. Тем более — защита докторской.
    И здесь Аркадий Павлович проявил свои высокие человеческие качества, поддержав меня, соискателя из далекого Хабаровска. В своем кабинете за несколько дней до защиты он задал мне ряд глубоких вопросов по моей проблематике и сам же помог мне более убедительно на них ответить.
    На защите в конференц-зале МНТК (1998 год), видя мое волнение, он приобнял, приободрил меня и сказал: «Не дрейфи, вот увидишь, будет 19/0!». При этом, чтобы хоть как-то расслабить меня, видя, что я уже на пределе волнения, он стал вдруг непринужденно общаться и шутить с женщинами, которые пришли на защиту. Тем самым он как-то все же немного помог снизить у меня запредельное волнение. Защита прошла с точностью, как он ее предсказал.
    В последующие годы, к сожалению, мы виделись лишь мельком. Последний раз — летом 2005 года на VIII Съезде офтальмологов России. Тогда я подсел к Аркадию Павловичу, который почему-то оказался на короткое время одиноко сидящим в холле перед большим зрительным залом, где проходил съезд (Мэрия Москвы на Новом Арбате). Ясно понимая, что таких учеников у него за все годы была не одна сотня, я решил мягко напомнить ему о себе: «Евгений Сорокин из Хабаровска. Он тут же моментально среагировал в своей манере: «Аркадий Нестеров из Москвы» и укоризненно протянул мне руку. Я извинился за свое напоминание (небось, мол, подумал, что старик уже ничего не помнит?). Я немного рассказал ему о своей жизни, работе. Еще раз поблагодарил его за все, что он сделал для меня. Подошел Евгений Иванович Сидоренко — мы все вместе сфотографировались.
    Эти редкие эпизодические встречи с таким незаурядным человеком, как А.П. Нестеров, оказали существенное влияние на мою жизнь, профессиональное становление. Познакомившись с ним, мне всегда хотелось равняться на него. В первый раз, при поступлении в аспирантуру — заставляя себя упорно работать, чтобы оправдать его доверие. Затем, на этапе работы над докторской диссертацией и ее защиты, — мне очень помогла его своевременная поддержка.
    И затем всю последующую жизнь. Читая лекции уже своим ученикам, я всегда с гордостью называю себя учеником академика Аркадия Павловича Нестерова.