Искусственный хрусталик

    В Чебоксарском филиале НИИ глазных болезней им. Гельмгольца молодой ученый задумался, как помочь больным, которые страдали помутнением хрусталика и быстро теряли зрение.

    И тут ему попалась на глаза статья с критикой операций английского офтальмолога Гарольда Ридли по замене хрусталика искусственным, из пластмассы. Он заинтересовался и стал изучать всю литературу на эту тему. Институтская библиотекарь, которой надоели ночные бдения из-за любознательного читателя, вручила ему ключи от библиотеки…

    Еще Казанова писал об офтальмологе Касамате из Дрездена, который в 1775 году предложил изготавливать искусственные хрусталики из стекла. Польский врач Гадини в это же время предложил заменить хрусталик на линзу из горного хрусталя, но поплатился свободой. В 1940 году офтальмолог Марчи сделал хрусталик из кварца. В 1949 году Гарольд Ридли впервые заменил мутный хрусталик искусственным, но линза оказалась великовата. Потом этим занимались англичанин Чойс, голландец Бинкхорст, испанец Барракер и другие. В Москве попытку имплантации искусственного хрусталика осуществил офтальмолог М.М. Краснов.

    Но ведь некоторые операции оказались удачными! Значит, тут есть рациональное зерно. И надо постараться создать новую, совершенную линзу.

    Тема внеплановая, нет материалов, аппаратуры, условий, средств. Зато есть опыт предшественников, огромное желание, вера в себя, в помощь людей, к которым Федоров обращался, в человеческий талант.

    В первой малюсенькой линзе, которую принес токарь Слава Бессонов, не хватило прозрачности. Еще один добровольный помощник, 55-летний лекальщик Чебоксарского агрегатного завода Семен Яковлевич Мильман, изготовил более удачный вариант. С ним на федоровской кухне вечерами под микроскопом мастерили первые имплантаты, приделывая к пластмассовым крохам дужки. Кролик с искусственным хрусталиком и завязанным здоровым глазом быстро кинулся к морковке. Другие прооперированные животные тоже видели отлично. 59-й год.

    На следующий год Федоров едет в Москву на конференцию по изобретательству в офтальмологии. Аудитория восприняла его сообщение взволнованно. Пущенные по рядам образцы хрусталиков загадочно исчезают.

    5 июля 1960 года произошло историческое событие – Святослав Николаевич Федоров отваживается имплантировать искусственный хрусталик двенадцатилетней девочке из чувашской деревни Лене Петровой, страдающей врожденной катарактой. Незрячий глаз стал видеть на 100%. Всю жизнь она будет помнить о нем с благодарностью, они переписываются. Позже Федоров прооперировал ей второй глаз. Потом оперировал старшего сына Святослава, названного в его честь, к которому катаракта перешла по наследству.

    Это прорыв, первая в хирургической практике СССР успешная операция по имплантации интраокулярной линзы для коррекции афакии после удаления мутного хрусталика. Федоров ставит линзу еще трем пациентам. Создает модель хрусталика с более эластичными дужками.

    Директор филиала с гордостью докладывает об этом на заседании обкома партии. Секретарь обкома заказывает статью. В местной газете появляется заметка о «творческом содружестве молодого ученого и искусного умельца». Выдержки из нее перепечатала «Правда», но врача по ошибке назвали директором филиала, чем сделали его врагом.

    Поднялся шум. Правление Всероссийского общества офтальмологов созвало заседание и предостерегло коллег от производства и использования подобных хрусталиков, потому что такая операция «механистична» и вызывает «дегенерацию роговой оболочки».

    Главный офтальмолог СССР высказал свое отрицательное мнение директору Московского НИИ глазных болезней им. Гельмгольца, тот позвонил директору Чебоксарского филиала. Оперировать запретили.

    Федоров не сдался. Посылал в инстанции письма и прошения, доказывал, убеждал.

    Федорова песочат на партбюро, он подвергается обструкции коллег. Его заявления об уходе из НИИ как будто ждали.

    Он отправляется в Минздрав СССР, стремясь хоть где-нибудь продолжать свои исследования. Там долго не могли прийти к решению.

    И Святослав Николаевич попросил о встрече журналиста-известинца Анатолия Аграновского, который потом описал свое первое впечатление о Федорове: «Это был молодой человек, широкоплечий, энергичный, безупречно одетый, и сразу видно, умница. Лицо его выражало волю и спокойную самоуверенность». Федоров ему понравился своим оптимизмом, независимостью и прямотой суждений. Запомнилась манера смотреть собеседнику прямо в глаза. А жена А. Аграновского отозвалась о нем так: «Интеллигент… Нахал… Но на таких мир держится. Когда их не станет – цивилизация умрет».

    «Это вранье, что Федоровых много. Это дурная формула, что «незаменимых нет», – записал Аграновский в конспекте очерка. Их встреча положила начало многолетней дружбе.

    После долгой беседы Аграновский позвонил заместителю министра здравоохранения. Федорова заслушали на ученом совете и решили, что тему надо развивать. Был издан приказ о восстановлении его в должности с оплатой 20 дней вынужденного отсутствия. Директора НИИ обязали создать все условия для работы.

    Но в Чебоксарах его не ждали с распростертыми объятиями.

    Опального хирурга командировали было в Якутию, он отказался из-за ноги. Тогда эту «ссылку» заменили на борьбу с трахомой в Таджикистане. За этот месяц подопытных кроликов с драгоценными искусственными хрусталиками в глазах заморили голодом до смерти, а директор филиала опубликовал некорректные данные наблюдений за оперированными пациентами: им замеряли диоптрии сразу после пребывания в темноте, что резко снижает остроту зрения.

    Кроликов не было, лаборатории тоже, денег – тем более.

    «Неужели я добьюсь возможности работать к тому времени, когда работать уже не смогу? Неужто свои идеи смогу воплощать тогда, когда они устареют?» – с горечью писал он Аграновскому.

    В трудную минуту пришло письмо из Куйбышева от профессора Т.И. Ерошевского: «Считаю, что Вам следует настойчиво продолжать свои исследования с искусственными хрусталиками. Замечательно, что Вам удалось разрешить в условиях Вашего города технологию процесса, проделать операцию на животных и человеке. За Вами теперь приоритет, а нам, советским офтальмологам, это важно, так как операция с искусственными линзами до сих пор является монополией Запада…» Ерошевский и потом неоднократно поддержит новатора.

    Федоров подает документы на конкурс на заведование кафедрой глазных болезней одновременно во Владивостокский и Архангельский мединституты. В конце концов выбран Архангельск, потому что недалеко Ленинград, а для производства качественных хрусталиков нужна технологическая база.

    Семья к тому времени практически распалась.

    Федоров потом рассказывал журналистке Евгении Альбац: «Както получилось, что у меня вообще полностью отсутствует животный страх. Когда был пацаном, не боялся утонуть, не боялся, что набьют морду, что в темном углу убьют… И потом много разных ситуаций было… Помню, когда в Чебоксарах совсем за горло взяли, в угол загнали – ночь не спал, думал: что же это я так мучаюсь, страдаю? Голова есть, руки тоже есть, одна нога как-никак тоже есть – хватит! Утром пошел, написал заявление об уходе, в момент собрал вещи, покидал два чемодана в машину и – вперед! Ехал, голову в окно высунул и орал, как сумасшедший: «Я свободен! Я свободен!»

    Федоров едет до Ярославля. Дальше дороги нет. Тогда он ставит свою «Волгу» на железнодорожную платформу поезда и едет прямо в ней.

    Начинается новая жизнь. «Чебоксары лишились Федорова», – напишет через несколько лет в своем первом очерке о Святославе Николаевиче «Открытие доктора Федорова» Анатолий Аграновский, и – «Архангельск заполучил Федорова».