Мы до сих пор лежим в дерьме и орем: «Мама! Накорми!»

    Святославу Федорову, между прочим, уже на восьмой десяток. Одной ноги он лишился еще в юности. Но это совершенно не мешает ему водить машину, мотоцикл, ездить верхом и ходить на лыжах (!). О том, что врач-офтальмолог балуется двухпудовой гирькой и охотится, и говорить нечего. Но ведь он еще находит время стоять у операционного сто-ла, хотя этого от него никто не требует, консультировать больных и руководить огромным холдингом – Центром «Микрохирургия глаза». И этого ему мало. Зачем-то понадобилось академику Федорову заниматься политикой, становиться депутатом и кандидатом в президен-ты. Откуда он находит время на свои философские и экономические теории –никто не знает. Но ведь находит.

    – Человечество делится на суперанималов – людей, которые получили гены и хромосомы агрессивности. На прихлеба-телей вокруг них – суггесторов, которые сами недостаточно сильны и агрессивны для того, чтобы убивать, но доедать за суперанималами они могут. Диффузные люди, которые наслажда-ются природой, общением, творчеством, стихами, созерцани-ем, и не стремятся к власти. Их, как правило, суперанималы об-воровывают в течение многих тысяч лет, потому что приходят все время к власти. Ведь они умеют гипнотизировать диффузных людей, как удав гипнотизирует кролика – кролик лезет ему прямо в рот. И, наконец, неоантропы, к которым я отношусь. Они стремятся к власти, для того чтобы осчастливить диффузных людей и самому частичку счастья получить.

    Мы – 800 еще не разложившихся директоров – хотим создать для диффузных людей лучшую жизнь и сами хотим жить более зажиточно. Поэтому в нашем институте все зависят от количества больных, которых мы вылечиваем. Поскольку мы – владельцы результатов нашего труда.

    Вся экономика сегодня в России основана на идиотском принципе покупки времени человека. Так же как мужчина покупает проститутку, так и владелец предприятия сегодня покупает себе рабочих и служащих. Эти рабочие и служащие – практически проституты, которым платят за функцию и время. Они бо-рются, чтобы эту функцию выполнять как можно меньше – не восемь часов, а шесть часов, скоро будут бороться за 4-часовой рабочий день. И в самом деле: зачем продавать много времени, нужно продать меньше, но за ту же пайку. Может ли такая экономика существовать в нашу эпоху?

    – А почему вы пришли именно к своей экономике? Когда в начале 90-х отправились к капитализму, верили, что бу-дет лучше?

    – Основой государственности и развития общества является совесть человека. Плохая совесть – плохая экономика, кото-рая разваливается рано или поздно. Мы жили в тюремной эко-номике и сейчас живем в той же тюремной экономике. Началь-ники просто сменили идеологию – то кричали о коммунизме, сейчас кричат о капитализме.

    – Святослав Николаевич, на стенах вашего кабинета странное сочетание: российский герб, переходящее Красное знамя, портрет Ден Сяопина…

    – Флаг – это история моей жизни, моей страны. Я работаю на принципах Ден Сяопина. Я не знаю, кто из нас раньше к этим принципам пришел. У меня в МНТК внедрен именно демократический способ распределения добытого продукта, или реализо-ванных денег. То же самое сделал господин Ден Сяопин. В 78-м году он убедил правительство Китая, что нужно связать китайца с результатами труда – создать семейный подряд, отдать землю в бессрочную аренду, перейти к частной собственности. В Китае сейчас 11 процентов всех заводов и фабрик частные.

    – А чем этот принцип отличается от нашего акционирования предприятий?

    – Что такое наши акции? Это обман работающего человека. У нас акции – это не собственность на средства производст-ва, это право душой работника управлять. Почему владеть всем уловом должен владелец удочки, а не рыбак? Рыбак должен отдать за аренду удочки 10 или 20 рублей. А остальное должно при-надлежать ему.

    Почему Америка держится? Потому что там 40 млн хозяев. Почему держится Германия? 25 процентов населения являются хозяевами своего труда, своего дохода, прибыли, распределяют, придумывают новую технологию. Что такое страна? Это мощная фабрика, мы зависим от производства, мы не можем руками выкапывать корешки, нам нужно производить. Если нет производства, значит, нет страны.

    – Вы руководите медицинским предприятием. Как-то странно отождествлять производство и медицину…

    – Потому что мы привыкли к социализму. Якобы мы должны кого-то бесплатно лечить, а врач – гуманное существо, кото-рое может не есть, но должно быть все время добрым. Надо сде-лать так, чтобы человеческий эгоизм использовать для блага других людей – вот задача любого государства. Я улучшаю свою жизнь за счет того, что улучшаю жизнь другого.

    – Святослав Николаевич, у вас среди политиков есть соратники?

    – Ближе всего Лужков. Единственный из политиков. Он более социальный человек и где-то уже сам подходит к моим мыс-лям. Ему трудно, ведь я являюсь непосредственно производите-лем, а он долгое время руководил людьми. Когда долго руково-дишь людьми, то постепенно начинаешь думать, что все зависит только от руководства. На самом деле менеджеры нужны были в свое время, когда труд был относительно простой. Сегодня от работника требуются его мыслительные способности, интеллект.

    – Святослав Николаевич, сейчас жуткая ситуация в стране. Все смотрят, какой курс доллара, каким будет новое правительство, уйдет ли Ельцин в отставку. А вы спокойно занимаетесь своими операциями…

    – Профессия – это больше, чем деньги. Я профессионал высокого класса. Я оперирую лучше, чем англичане, чем немцы. Со мной никто не может справиться, потому что я – мастер своего дела. И управленец. У меня этих мастеров почти пятьсот человек. 462 глазных хирурга, из них сотня экстра-класса. У меня оборудования на 100 млн долларов. Мы только на социаль-ные нужды своих людей потратили сегодня не меньше 15 млн, мы крестьянам отдали где-то около 8 млн, для того чтобы они в Подмосковье выживали. Построили 40 километров дорог, 27 газовых магистралей, канализационные системы, даже рассадили деревья в полях, чтобы люди могли отдохнуть после сенокоса.

    Конечно, меня интересует, что делается в стране. Потому что я завишу от рынка. Мне уже два года государство не платит ни копейки, и все это хозяйство я содержу на деньги больных, умудряясь установить цены в семь раз ниже, чем западные.

    – А от курса доллара вы не зависите?

    – Каждый день мы делаем 5–10 операций иностранцам, поэтому нас это не волнует. Ну и что из того, что доллар повысил-ся? Значит, долларовые запасы, которые мы накопили, дадут нам больше рублей. Мы вышли на мировой рынок, мы свободные люди. Когда меня спрашивают, как мы живем, то я отвечаю: «Свободный человек может жить только хорошо. Рабы живут плохо. Сейчас особенно».

    – Вы богатый человек?

    – Я зажиточный человек. У меня две дачи, все дочки имеют квартиры, внук сейчас отдыхает под Лондоном, внучка живет в Италии, она завербовалась туда на работу. У меня есть еда, одежда, у меня есть две автомашины, и мне больше ничего не надо. А сейчас есть еще самолет…

    – Собственный?

    – Мне подарили его на 70-летие, а я отдал его институту.

    – Ну неужели мы совсем такие никчемные?

    – 800 лет инициативного россиянина уничтожали. И первой была его мать. Она с рождения пеленала его на шесть месяцев, она в первый день делала его рабом. Это шок, когда вы не можете в первые месяцы даже рукой двинуть. Лежите в дерьме и только можете орать. Мы до сих пор лежим в дерьме и орем: мама, дай сухую пеленку, накорми! Мы из своих детей делаем манкуртов. Практически весь российский народ превращен в биологический инструмент. Мы протеиновые животные. И разговоры о нашей высокой духовности – это болтовня. Духовность заключается в стремлении избежать насилия, которое продолжается 800 лет. Вся государственность построена в России этими сволочными норманнами, этими здоровыми мужиками, которые приперлись с севера из Швеции, Норвегии.

    – Когда Солженицын приезжал в Россию, вы, кажется, с ним много общались. А теперь?

    – Нет, мы общаемся. Он, правда, никак не может принять мою идею, что человек должен быть самодостаточным. Он считает, что землячество должно быть самодостаточным. Но не могут рабы создать землячество, самоуправление. Только хозяева своего труда являются экономически независимыми личностями. Они могут создавать самоуправляемые коммуны.

    – Святослав Николаевич, а почему вы не ходите в Думу?

    – Я хожу на свои комитеты, я – зампредседателя комитета по здравоохранению. А на голосовательной машине мне нечего делать. Там не работаешь, а сидишь, как дурачок, и жмешь эти кнопки. За меня это делает мой сосед.

    – Как вы относитесь к смене правительства, возвращению Черномырдина и вообще ко всему происходящему?

    – Я просто смеюсь. Рабский труд наконец-то рухнул, наемный труд россиянина доказал свою полную нерентабельность и неэффективность. И страна должна опомниться и перейти от наемного рабского труда к труду свободному. Я мечтал, чтобы это раньше произошло, потому что мы сегодня подвели страну к такой ситуации, что самолет уже можно не вывести из пике. До земли осталось уже метров 250.

    – А кто же у нас в стране идеолог этого рабства? Президент?

    – В 91-м году мне предлагали роль премьер-министра. И то, о чем я сейчас говорю, я предлагал Ельцину. Но он тут же вечером издал указ, что он является главой исполнительной власти. И на следующий день я отказался от поста. Позвонил ему и сказал: «Извините, но я не хочу находиться под руководством секретаря обкома, который ни хрена в экономике не понимает, никогда ни одной вещи своими руками не сделал, ничего не построил!» Это же глупость была. Он совершенно бездарный человек.

    – Но он же потом Гайдару дал карт-бланш?

    – Перед тем, как назначить Гайдара, он позвонил мне и сказал: я собираюсь либерализовать цены и объявить приватизацию. Я сказал, что это абсолютнейшая глупость. Если вы будете приватизировать, бюрократия, жулики все заберут. Либерализация приведет к фантастическому росту цен и разрушению экономики вообще. Нельзя либерализовать страну, где есть монополии. Это можно делать только тогда, когда есть конкурентная среда. Либерализация привела только к закупке импортных товаров и разрушению российских заводов, которые хоть что-то делали.

    – Если рабская психология складывалась десятилетиями, почему же вы думаете, что так резко можно будет что-то поменять?

    – Психология человека, когда нужно сделать что-то хорошее, невероятно быстро меняется. Когда мы ввели свою систему, то через полгода психология большинства сотрудников изменилась.

    – Были люди, которые не приспособились?

    – Единицы, меньше процента. У меня сегодня 12 локальных центров. В Хабаровске, в Иркутске. Там все замечательно, там делают новые лазеры, новые вещи. В Оренбурге создали два вагона, которые мотаются по всей стране. Мы создали свои клиники в Югославии, в Сербии. Инициатива человека моментальна, если вы получаете свободу, то начинаете понимать, что сами можете найти то поле, где растет зеленая травка, а не сидеть на бесплодном песке, куда вас загнал идиот-пастух.

    – Как вы считаете, кто должен войти сейчас в правительство, чтобы поменять ситуацию?

    – Никого не вижу.

    – Что же, нам придется жить без правительства, если туда некому войти?

    – Зачем нам правительство, которое развалит страну до конца? Экономика будет дальше катиться вниз.

    Реальная цена доллара сегодня это 16 рублей. Вот к такому курсу мы и придем. Как только это произойдет, то наступит голод. Ведь импорт у нас колоссальный, а наших, отечественных товаров практически нет. Мы не сможем купить пищу, не сможем купить одежду… Наступает жесточайшая революционная ситуация.

    Второй вариант: принимается моя программа, человек становится собственником своего труда. Вся страна превращается в союз совладельцев и собственников России, назовем это СССР. То есть внедряется мощная программа, и государство всячески способствует именно демократизации экономики. Создается базис для политической демократии… Третий вариант: распад России. Если сейчас приходит Черномырдин со своими старыми идеями, то уверяю вас, что Татария, Башкирия, Хакасия, Якутия на грани выхода. Идет распад страны под видом конфедерации. Если это происходит, то приходят войска ООН. Наша страна, наша элита просто покупается. От запаха денег у них сразу ноги подкашиваются.

    – В обмен на кредиты?

    – Ну зачем? Просто кому-то лично положи сто миллионов в швейцарский банк, и любые законы пройдут.

    – Скажите, а в Думе ваши идеи поддерживают?

    – Все соглашаются, но активно никто не поддерживает. Дума состоит из бывших рабов. И сегодня они рабы. У меня другая психология. Я уже вырвался из того строя, и поэтому меня многие не понимают.

    – Может быть, поэтому вас и не выбрали в президенты?

    – На самом деле у меня украли 7,5 процента. Это мне потом сообщили в комиссии. Взяли 4 процента у Жириновского, 5 процентов у «Яблока», Ельцин украл порядка 16–17 процентов. И за счет этого прошел. Все это сделал Старовойтов. И губернаторы промолчали. Потому что все они были назначены Ельциным. Мы, интеллигенция, – наивные люди. Как можно в тюряге объявить демократию? Выберут или нового начальника, или старого оставят.

    – Святослав Николаевич, а дурные привычки у вас есть?

    – Да нет, не особенно. Пить я не пью, курить – не курю. В молодости, может быть, грешил с женщинами: поменял трех жен, и только на третьей остановился. Я не был гениальным Эйнштейном, который сразу нашел жену и всю жизнь прожил с ней. Мне приходилось через каждые 10 лет расставаться с прежней супругой. Это был естественный поиск, поиск соратника. Не так это просто. С теперешней женой мы как одно тело.

    – И ни разу не изменили?

    – Нет, ни разу. Никогда. Потому что она не просто жена, она мой друг. Это то же самое, что предать друга. Это как Родину предать…

    – А с кем-нибудь из политиков вы дружите?

    – Да нет. Так, шапочные знакомства. А истинной дружбы нет. Я Явлинским был поражен. Когда я говорил ему о своих идеях, он даже не реагировал. Такое ощущение, что у него глухое ухо – он этого не слышит. Я говорю: «Григорий Алексеевич, как поднять производительность труда?» А он: «У меня есть рецепт. Но это секретное оружие». Он в свое время сидел руководителем маленького отдела в Институте труда. Это очень маленький институт около Курского вокзала. Он оторван от жизни. Все наши политики давно оторваны от жизни, от производства.

    – У вас на стенах чучела животных. Это все ваши трофеи?

    – Да. Я в свое время, когда был помоложе (хотя я и сейчас молодой), любил поохотиться. Но и сейчас выбираюсь раз в год. Зимой обязательно езжу.

    – А вы сами оперируете?

    – Да.

    – И сколько стоит операция у академика Федорова?

    – Да так же, как и у всех наших докторов: от 150 до 350 долларов.

    – Квалификация значения не имеет?

    – Абсолютно. Технология, это как музыка: она записана в нотах и никто не имеет права изменить эти ноты. Мы из медицины не делаем искусства, мы делаем высокую технологию. Когда начинается искусство, начинается элемент неопределенности. Сегодня плохое настроение у художника, он нарисовал такую картину, что ты себя не узнал. Нет, я должен гарантировать больному качественное лечение. Если я не буду этого делать, завтра он подаст на меня в суд, и институт разорится.

    – Приятно исправлять недоделки Бога?

    – Конечно. Чувствуешь себя человеком. Человек начинается тогда, когда в нем появляется чувство гордости. Если этого нет, то ты животное.

    – А жену свою вы встретили уже в Москве?

    – Да. Она в Ташкенте родилась. Во время землетрясения у них развалился дом, она переехала сюда и работала гинекологом где-то в Московской области. И вот однажды она привела ко мне свою тетю на операцию. Ей тогда было 32 года. Я посмотрел – красавица! У нее бабушка или прабабушка гречанка. От нее жене передались античные черты лица, четкие и ясные. И мне она понравилась, потому что по внешнему виду определяется генный код человека. Я думаю, что любовь – это биологическое чувство, это не просто ах-ох-ах. Она несет физиологическую суть – это созидание лучшего потомства. Так завязалось наше знакомство. А у меня в это время с прошлой женой уже полный был распад. Я и забрал свой маленький чемоданчик и ушел сначала жить к своему шоферу, а потом пошел к Ирине.

    – Общих детей у вас нет?

    – Нет. У нее от первого мужа две девочки. У меня от двух первых жен по дочери.

    – Вы со всеми детьми общаетесь?

    – Конечно.

    – А с первыми женами?

    – С ними почти не общаюсь, потому что все эти социалистические разводы были, знаете, какие? Всегда писались письма в парторганизацию и так далее… Я, когда разводился с первой женой, получил по партийной линии строгий выговор с занесением в личное дело.

    – Как вы думаете, Ельцина отодвинут?

    – Я думаю, что он, назначив Черномырдина, готовится к отставке. Я думаю, что это назначение вызвано, может быть, и Березовским, для того чтобы через месяц-полтора Ельцин ушел в отставку, понимая свою несостоятельность – и физическую, и интеллектуальную, и какую угодно. Черномырдин ему нужен, потому что это такой же, как он, человек, который погряз в финансовых и прочих делах. Ельцин понимает, что Черномырдин сохранит, может быть, его счета в швейцарских банках, 400 гектаров где-то во Франции…

    – Ну а что простым-то людям делать в сегодняшней ситуации?

    – Я для своих сотрудников запасаю на зиму рис, макароны, тушенку, консервы…

    

    Яна Юрова, Михаил Гохман

    «Версия» («Совершенно секретно»), 3 сентября 1998 г.