Репозиторий OAI—PMH
Репозиторий Российская Офтальмология Онлайн по протоколу OAI-PMH
Конференции
Офтальмологические конференции и симпозиумы
Видео
Видео докладов
Валентина Копаева
В чем заключается медицинская мудрость?
Впервые я услышала о Святославе Николаевиче, когда училась в аспирантуре у главного офтальмолога СССР В.Н. Архангельского. В это время появилась статья А. Аграновского в «Известиях», всколыхнувшая всю офтальмологическую общественность. Смелый журналист писал о том, что главный офтальмолог травит и зажимает талантливого врача.
Через какое-то время я поехала на Съезд офтальмологов в Волгоград. Помню, как сидела в зале театра, где проходил съезд, прямо над трибуной. И когда объявили докладчика Федорова, буквально весь зал ринулся в мою ложу. Меня чуть не раздавили: так все хотели посмотреть на доктора Федорова – героя статьи Аграновского.
После защиты диссертации я принялась искать работу. Святослав Николаевич в то время уже трудился в Москве на базе 50-й больницы и возглавлял кафедру в 1-м Медицинском институте. Когда я к нему пришла устраиваться ассистентом на кафедру, он сказал: «Я тебя не возьму. Я вас, москвичей, боюсь». Он не хотел работать с женщиной, но я все-таки подала документы на конкурс. И так получилось, что Федоров уехал в командировку, а меня в это время приняли на эту должность.
Работая, я начала замечать интересные вещи, часто противоречащие тому, чему нас обучали в институте. Например, очень удивило, что Святослав Николаевич накладывает швы на радужку после операции. А нас учили, что радужку и осматривать-то нельзя, не то, чтобы шить. Я с ужасом смотрела на шов и очень волновалась за пациента. На следующий день побежала на осмотр пациента и была приятно удивлена тому, что его глаз был в прекрасном состоянии.
Святослав Николаевич любил иногда пошутить над моим академическим образованием. Мог, например, спросить: «Так, один глаз пациенту прооперировали. Второй надо оперировать?» Я думала и отвечала: «Надо». Он смеялся: «Сразу чувствуется образование 1-го Медицинского». Однажды, выйдя с больничного, была озадачена таким его вопросом: «Вот подумай, какую пользу ты приносишь государству?» Я пришла в замешательство, соображая, какую пользу вообще медицина приносит государству: такую, которую нельзя измерить? Святослав Николаевич, видя мое замешательство, ответил сам: «Я за тебя все посчитал. Ты прооперировала столько-то водителей. Спасла зрение стольким-то людям, вернула их на рабочее место. А если бы они ослепли, то потеряли бы работу, и государству пришлось бы тратить на них деньги». И тут же добавил: «И это несправедливо, что врачи не имеют своих санаториев, домов отдыха и прочих льгот».
Он решал многие вопросы вопреки законам, но по хорошо выстроенной логике. Все осуждали его за то, что он считает деньги. А он говорил, что тот, кто не считает деньги – не хозяин. Как может государство не считать денег? Чуть позже в институте даже появился специальный экономический факультет, на который приезжали учиться ведению финансовых дел врачи. Во время развала СССР институт оказался вне финансирования, а Минздрав – в растерянности от того, что никто не знал, сколько стоят медицинские услуги.
Мы же знали стоимость любой нашей услуги. А почему? Да потому, что в свое время открыли Научно-педагогический центр для обучения иностранных и советских офтальмологов. Надо сказать, что, когда открывали центр, никто, кроме С.Н.Федорова, не понимал, зачем мы это делаем. Вместе со Святославом Николаевичем я обивала бесконечные пороги министерств, подписывая разрешение на создание Центра. Через четыре года нам все-таки удалось получить необходимый документ, и мы открыли курсы. Каково же было мое удивление, когда через несколько лет после этого, я, оказавшись на очередном съезде офтальмологов в Куйбышеве, увидела, что половина присутствующих в зале врачей обучалась у нас. Вот тогда-то я и поняла всю значимость нашего педагогического центра.
Первые слушатели, которые пришли на обучение в центр, относились к нам с большим недоверием: они думали, что вся аппаратура, шовный материал, словом – все, с помощью чего мы их обучали, было выделено специально для Федорова, что он обобрал всю Россию. Ведь на местах у этих врачей не было ничего подобного. Мы пытались объяснять им, что Росмедтехника и Союзмедтехника могут нам предложить разве только советскую щелевую лампу и кружку Эсмарха. Говорили, что хрусталики и инструменты изготавливаем сами. Пока шли занятия врачи сидели, потупив глаза, и явно думали: «Знаем мы вашего Федорова, обворовал весь Союз…» И только к концу обучения, а длилось оно месяц, они оттаивали, начинали вникать в то, что мы делаем, понимали, что мы не воруем, никого не обираем, а просто зарабатываем деньги. А потом, вернувшись к себе, они с воодушевлением делились увиденным и услышанным с коллегами-врачами. И следующая партия докторов приезжала к нам, уже имея некоторое представление о том, что же на самом деле происходит в МНТК. Вот так и шло обучение у нас на курсах.
Святослав Николаевич очень любил общаться с нашими курсантами. Во время перерывов он приходил и пил с ними чай. А если у него в это время были гости, то и их брал с собой. В нашем центре мы обучали врачей со всего мира. Первыми стали американцы. Именно в США, через год после конференции, на которой Федоров представил хрусталик «Спутник», образовалось первое общество имплантологов-офтальмологов. Святослав Николаевич тогда одновременно и гордился тем, что причастен к образованию этого общества, что «Спутник» признан в мире, и огорчался, что произошло это не в СССР, где, к тому же, хирургов, умеющих имплантировать хрусталик, можно было пересчитать по пальцам.
Как известно, первым имплантировать хрусталик начал Г. Ридли. Но его операции оказались не очень удачными. Федоров уцепился за идею Ридли и довел ее до совершенства: согласно результатам исследований по сравнению моделей хрусталика советского производства и американского, «Спутник» оказался лучше. Он изготавливался методом литья, что делало его гладким, а американский вытачивался и оставался с зазубринами, и это осложняло имплантацию.
Такая же ситуация была и с кератотомией: первым эту операцию начал проводить японский врач Сато. Федоров воспользовался его идеей, но стал делать насечки не на задней части роговицы, а на передней, и не простым лезвием, а алмазным ножом. Он совершенствовал технологию операции, разработал методы расчета нанесения насечек… Так мы развивались, брали за основу опыт зарубежных коллег и переделывали его на свой лад.
Мы придумали уникальный тренажер Wetlab («мокрая лаборатория»), благодаря которому у врача в ходе лекций одновременно есть возможность тренироваться, отрабатывая каждую манипуляцию, каждое движение: он одновременно слушает и делает. «Хирург должен тренировать и голову, и руки», – говорил Святослав Николаевич. Wetlab позволяет врачу оттачивать свои навыки и совершать ошибки в тренажерном зале, а не во время настоящих операций. Сначала на курсах мы преподавали имплантацию хрусталиков, потом ввели кератотомию, нейроофтальмологию, кератопластику и т.д.
Зачем Федоров разрабатывал все новые технологии? Остановился бы на имплантации хрусталиков… Во время этой операции, бывает, происходит вывих хрусталика, отчего страдает роговица. В таком случае, применяя технологию операций по кератопластике, мы спасали пациенту глаз и реанимировали наши технологии имплантации хрусталика. Это настоящая медицинская мудрость.
Святослав Николаевич всегда интересовался технологическими новинками. Кстати, МНТК – первое в России медицинское учреждение, которое стало активно использовать в повседневной практике компьютеры. За многие годы работы в Научно-педагогическом центре я не видела ни одного человека, который бы негативно относился к Федорову. Негативно относился к нему лишь тот, кто его не видел, а судил о нем только по слухам, которые продолжали будоражить общественность.
Каким был Святослав Николаевич? Он был очень открытым и естественным в любой обстановке и абсолютно со всеми. Когда мы ездили за рубеж и посещали приемы высокопоставленных людей, он и там смотрелся очень органично. А если ходил на охоту – он любил охоту и природу, – то назавтра приносил зажаренную дичь и угощал всех…
Валентина Копаева, профессор, основатель Научно-педагогического центра «Wetlab», главный научный сотрудник
Через какое-то время я поехала на Съезд офтальмологов в Волгоград. Помню, как сидела в зале театра, где проходил съезд, прямо над трибуной. И когда объявили докладчика Федорова, буквально весь зал ринулся в мою ложу. Меня чуть не раздавили: так все хотели посмотреть на доктора Федорова – героя статьи Аграновского.
После защиты диссертации я принялась искать работу. Святослав Николаевич в то время уже трудился в Москве на базе 50-й больницы и возглавлял кафедру в 1-м Медицинском институте. Когда я к нему пришла устраиваться ассистентом на кафедру, он сказал: «Я тебя не возьму. Я вас, москвичей, боюсь». Он не хотел работать с женщиной, но я все-таки подала документы на конкурс. И так получилось, что Федоров уехал в командировку, а меня в это время приняли на эту должность.
Работая, я начала замечать интересные вещи, часто противоречащие тому, чему нас обучали в институте. Например, очень удивило, что Святослав Николаевич накладывает швы на радужку после операции. А нас учили, что радужку и осматривать-то нельзя, не то, чтобы шить. Я с ужасом смотрела на шов и очень волновалась за пациента. На следующий день побежала на осмотр пациента и была приятно удивлена тому, что его глаз был в прекрасном состоянии.
Святослав Николаевич любил иногда пошутить над моим академическим образованием. Мог, например, спросить: «Так, один глаз пациенту прооперировали. Второй надо оперировать?» Я думала и отвечала: «Надо». Он смеялся: «Сразу чувствуется образование 1-го Медицинского». Однажды, выйдя с больничного, была озадачена таким его вопросом: «Вот подумай, какую пользу ты приносишь государству?» Я пришла в замешательство, соображая, какую пользу вообще медицина приносит государству: такую, которую нельзя измерить? Святослав Николаевич, видя мое замешательство, ответил сам: «Я за тебя все посчитал. Ты прооперировала столько-то водителей. Спасла зрение стольким-то людям, вернула их на рабочее место. А если бы они ослепли, то потеряли бы работу, и государству пришлось бы тратить на них деньги». И тут же добавил: «И это несправедливо, что врачи не имеют своих санаториев, домов отдыха и прочих льгот».
Он решал многие вопросы вопреки законам, но по хорошо выстроенной логике. Все осуждали его за то, что он считает деньги. А он говорил, что тот, кто не считает деньги – не хозяин. Как может государство не считать денег? Чуть позже в институте даже появился специальный экономический факультет, на который приезжали учиться ведению финансовых дел врачи. Во время развала СССР институт оказался вне финансирования, а Минздрав – в растерянности от того, что никто не знал, сколько стоят медицинские услуги.
Мы же знали стоимость любой нашей услуги. А почему? Да потому, что в свое время открыли Научно-педагогический центр для обучения иностранных и советских офтальмологов. Надо сказать, что, когда открывали центр, никто, кроме С.Н.Федорова, не понимал, зачем мы это делаем. Вместе со Святославом Николаевичем я обивала бесконечные пороги министерств, подписывая разрешение на создание Центра. Через четыре года нам все-таки удалось получить необходимый документ, и мы открыли курсы. Каково же было мое удивление, когда через несколько лет после этого, я, оказавшись на очередном съезде офтальмологов в Куйбышеве, увидела, что половина присутствующих в зале врачей обучалась у нас. Вот тогда-то я и поняла всю значимость нашего педагогического центра.
Первые слушатели, которые пришли на обучение в центр, относились к нам с большим недоверием: они думали, что вся аппаратура, шовный материал, словом – все, с помощью чего мы их обучали, было выделено специально для Федорова, что он обобрал всю Россию. Ведь на местах у этих врачей не было ничего подобного. Мы пытались объяснять им, что Росмедтехника и Союзмедтехника могут нам предложить разве только советскую щелевую лампу и кружку Эсмарха. Говорили, что хрусталики и инструменты изготавливаем сами. Пока шли занятия врачи сидели, потупив глаза, и явно думали: «Знаем мы вашего Федорова, обворовал весь Союз…» И только к концу обучения, а длилось оно месяц, они оттаивали, начинали вникать в то, что мы делаем, понимали, что мы не воруем, никого не обираем, а просто зарабатываем деньги. А потом, вернувшись к себе, они с воодушевлением делились увиденным и услышанным с коллегами-врачами. И следующая партия докторов приезжала к нам, уже имея некоторое представление о том, что же на самом деле происходит в МНТК. Вот так и шло обучение у нас на курсах.
Святослав Николаевич очень любил общаться с нашими курсантами. Во время перерывов он приходил и пил с ними чай. А если у него в это время были гости, то и их брал с собой. В нашем центре мы обучали врачей со всего мира. Первыми стали американцы. Именно в США, через год после конференции, на которой Федоров представил хрусталик «Спутник», образовалось первое общество имплантологов-офтальмологов. Святослав Николаевич тогда одновременно и гордился тем, что причастен к образованию этого общества, что «Спутник» признан в мире, и огорчался, что произошло это не в СССР, где, к тому же, хирургов, умеющих имплантировать хрусталик, можно было пересчитать по пальцам.
Как известно, первым имплантировать хрусталик начал Г. Ридли. Но его операции оказались не очень удачными. Федоров уцепился за идею Ридли и довел ее до совершенства: согласно результатам исследований по сравнению моделей хрусталика советского производства и американского, «Спутник» оказался лучше. Он изготавливался методом литья, что делало его гладким, а американский вытачивался и оставался с зазубринами, и это осложняло имплантацию.
Такая же ситуация была и с кератотомией: первым эту операцию начал проводить японский врач Сато. Федоров воспользовался его идеей, но стал делать насечки не на задней части роговицы, а на передней, и не простым лезвием, а алмазным ножом. Он совершенствовал технологию операции, разработал методы расчета нанесения насечек… Так мы развивались, брали за основу опыт зарубежных коллег и переделывали его на свой лад.
Мы придумали уникальный тренажер Wetlab («мокрая лаборатория»), благодаря которому у врача в ходе лекций одновременно есть возможность тренироваться, отрабатывая каждую манипуляцию, каждое движение: он одновременно слушает и делает. «Хирург должен тренировать и голову, и руки», – говорил Святослав Николаевич. Wetlab позволяет врачу оттачивать свои навыки и совершать ошибки в тренажерном зале, а не во время настоящих операций. Сначала на курсах мы преподавали имплантацию хрусталиков, потом ввели кератотомию, нейроофтальмологию, кератопластику и т.д.
Зачем Федоров разрабатывал все новые технологии? Остановился бы на имплантации хрусталиков… Во время этой операции, бывает, происходит вывих хрусталика, отчего страдает роговица. В таком случае, применяя технологию операций по кератопластике, мы спасали пациенту глаз и реанимировали наши технологии имплантации хрусталика. Это настоящая медицинская мудрость.
Святослав Николаевич всегда интересовался технологическими новинками. Кстати, МНТК – первое в России медицинское учреждение, которое стало активно использовать в повседневной практике компьютеры. За многие годы работы в Научно-педагогическом центре я не видела ни одного человека, который бы негативно относился к Федорову. Негативно относился к нему лишь тот, кто его не видел, а судил о нем только по слухам, которые продолжали будоражить общественность.
Каким был Святослав Николаевич? Он был очень открытым и естественным в любой обстановке и абсолютно со всеми. Когда мы ездили за рубеж и посещали приемы высокопоставленных людей, он и там смотрелся очень органично. А если ходил на охоту – он любил охоту и природу, – то назавтра приносил зажаренную дичь и угощал всех…
Валентина Копаева, профессор, основатель Научно-педагогического центра «Wetlab», главный научный сотрудник
Страница источника: 88-91
OAI-PMH ID: oai:eyepress.ru:article24051
Просмотров: 10682
Каталог
Продукции
Организации
Офтальмологические клиники, производители и поставщики оборудования
Издания
Периодические издания
Партнеры
Проекта Российская Офтальмология Онлайн